Интересно, Бэрронс это понимал? И было ли ему до этого дело? Чем бы он там ни был, он вероятно, мог пережить хоть ядерную войну, хоть разборки фэйри. Возможно, он просто объединится с остальными бессмертными и покинет нашу планету вместе с ними? Я хочу знать, на чьей он стороне.
— У нас серьезные проблемы, Бэрронс.
Он так резко затормозил, что у меня в шее что-то хрустнуло. Если бы я не была пристегнута — вылетела бы через лобовое стекло. Увлекшись собственными мыслями, я даже не заметила, как мы приехали.
— Эй, я все-таки смертная! — раздраженно воскликнула я, потирая шею. — Постарайся запомнить эт… ай, какого… Бэрронс!
Он так резко рванул меня из машины за руку, что едва не вывихнул ее.
Я даже не видела, как он вышел и оказался возле меня. Потом я очутилась на тротуаре, прижатой спиной к стене.
Он прижался ко мне, удерживая мои ноги своими и замыкая эту клетку руками.
Я уперлась руками ему в грудь, чтобы удержать на расстоянии. Его грудь вздымалась и опускалась под моими ладонями, как кузнечные меха. Я чувствовала, как мне в бедро упирается что-то твердое и большое. Гораздо большее, чем прежде. Раздался звук рвущейся ткани.
Я подняла взгляд к его лицу и внимательно присмотрелась. Его кожа была цвета красного дерева и темнела с каждой секундой. Он был выше, чем следовало, а в глазах сверкали багровые искры. Когда он зарычал, я уловила отблеск длинных черных клыков в свете луны.
Он менялся. Волосы становились длиннее, гуще, спутывались около лица. Бэрронс склонил голову и острые клыки задели моё ухо.
— Никогда. Больше. Не используй секс. Как оружие. Против меня. — звуки были гортанными, искаженными слишком большими для человеческого рта зубами, но я прекрасно поняла его.
Я пожала плечами.
— И не хрен пожимать плечами! — прорычал он. Его щека была напротив моей, и я чувствовала, как его черты заостряются, расширяются. Снова услышала звук рвущейся одежды.
— Я разозлилась, — и имела на это полное право.
— Я тоже. Но я не играю с тобой в подобные игры.
— Ты постоянно мной манипулируешь.
— Я безжалостен? Да. Скрываю что-то? Разумеется. Вынуждаю иногда говорить то, что ты и так хотела сказать? Несомненно. Но я никогда не занимался мозгоебством.
— Слушай, Бэрронс, что ты хочешь от меня? Это было… — пыталась подобрать нужное слово и мне не понравилось то, что я нашла. — Ребячеством. Доволен? Но ты тоже не безупречен. Ты говорил о том, что убьешь меня.
Гремучая змея зашевелилась в его горле.
— Ты тоже должен передо мной извиниться, — огрызнулась я.
— За что? — что-то задело мое ухо, поранило нежную кожу, я почувствовала теплый поток крови, затем его язык коснулся моей кожи.
— За то, что не сказал, что не можешь умереть. Ты хотя бы представляешь, чего мне стоило смотреть, как ты умираешь?
— Ах, ну давайте представим. О, да. Это заставило тебя трахнуть Дэррока буквально через пару часов.
— Ревнуешь, Бэрронс? Похоже на то, — я не обязана была перед ним оправдываться. Он не давал мне никаких объяснений. Из-за этого я вообразила себе непонятно что и чуть не выставила себя вчера вечером полной дурой.
Воздух свистел между его клыками, когда он оттолкнулся от стены. Я не чувствовала, какая была холодная ночь, пока не исчезло тепло его тела. Он стоял посреди улицы спиной ко мне, руки сжаты в кулаки и опущены по бокам, длинные когти, переходящие в чудовищные пальцы. Бэрронс содрогался и рычал.
Я прислонилась к стене, наблюдая за ним. Он пытался взять контроль над тем, какая из его сущностей будет доминировать, и хотя я была сыта по горло ими обоими, все-таки предпочитала человека. Зверь был более эмоциональным, если это слово подходило к любой сущности Бэрронса. Он приводил меня в замешательство и вызывал противоречивые чувства. Я никогда не смогу выкинуть из головы воспоминание о том, как пронзила его копьем.
Когда я его провоцировала, мне даже в голову не пришло, что это может привести к таким последствиям. Бэрронс всегда такой сдержанный, дисциплинированный. Я думала, превращение в зверя — сознательное действие. Что это, как и все остальное в его мире, происходит по его желанию, либо не происходит вообще.
Я вспомнила, когда впервые услышала странный рык в его груди. Это было в ту ночь, когда мы с ним охотились за книгой с тремя камнями и потерпели неудачу. Он принес меня обратно в магазин, и я очнулась на диване, застав его наблюдающим за огнем. Вспомнилась мысль о том, что кожа Бэрронса могла бы быть чехлом для кресла, которое я бы никогда не захотела увидеть. Я была права. Под его человеческой сущностью скрывалась абсолютно нечеловеческая. Но почему? Как? Что он такое?
До этого он ни разу не терял контроль в моем присутствии. Неужели его способность сдерживать свою животную сущность стала ослабевать?
Или это я забралась глубже под эту изменчивую шкуру?
Я улыбнулась, но совсем невесело. Просто мысль понравилась. Вот только не уверена, кто из нас двоих больше попал, я или он.
Я стояла, прислонившись к стене, а он стоял на мостовой, спиной ко мне, минуты три-четыре.
Медленно, будто это причиняло ему невыносимую боль, содрогаясь и рыча, он изменился обратно. Я поняла, почему думала, что убила его рунами прошлой ночью. Трансформация из зверя в человека, похоже, была очень болезненной.
Когда Бэрронс, наконец, повернулся, его глаза были снова темными, а не красными. Рога не торчали из головы. Когда он ступил на обочину, то поморщился, будто у него болели конечности. Зубы были ровными и сверкали белизной в лунном свете.