Возможно, из-за того, что отчасти он человек и жаждет тех же иллюзий, что и все мы.
Бэрронс был пуристом. Сейчас я его понимаю. Слова так опасны.
— Все меняется. Я приспосабливаюсь. Отбрасываю все ненужное, когда обстоятельства изменяются, — говорю я. Тянусь, поглаживаю его лицо, указательным пальцем легко прикасаюсь к его идеальным губам, провожу по его шраму.
— И часто я нахожу, что мои обстоятельства не ухудшились, как изначально думала, а улучшились. Не знаю, почему отвергала тебя. Понимаю, почему моя сестра хотела тебя.
Я сказала это так просто, будто это аксиома. Сама удивлена, как искренне это прозвучало.
— Думаю, ты должен быть королем, Дэррок, и если ты хочешь меня, я почту за честь быть твоей королевой.
Он резко вздыхает, его медные глаза сверкают. Притягивает мою голову, погружает свои руки мне в волосы, играет моими локонами, пропуская их через пальцы.
— Докажи, что ты говоришь правду, МакКайла, и я не откажу тебе ни в чем. Никогда.
Он наклоняется к моим губам.
Я закрываю глаза. Приоткрываю губы для поцелуя.
И в этот самый момент он убивает его.
С того дня, как я сошла с самолета в Ирландии и начала охотиться на убийцу Алины, мои взгляды на некоторые вещи менялись не единожды, и, как мне казалось, кардинально, но этот случай превзошел все остальные.
Вот я стою, закрыв глаза и приоткрыв губы в ожидании поцелуя любовника своей сестры, как вдруг что-то мокрое и теплое ударяет меня по лицу, капает с подбородка и стекает по шее прямо в лифчик. Брызги летят на пальто.
Я открываю глаза и кричу.
Дэррок больше не собирается целовать меня, потому что его голова исчезла, просто исчезла. К такому невозможно быть готовой, и неважно, насколько ты считаешь себя холодной, черствой и мертвой внутри. Когда на тебя брызжет кровь обезглавленного трупа — в особенности, твоего знакомого, неважно нравился он тебе или нет — это вызывает примитивную реакцию. Тем более, если ты только что собиралась поцеловать этого человека.
Но больше всего меня расстраивает то, что я не знаю, как слиться с книгой.
Все мои мысли только об этом. Он ест Тёмных. Могу ли я вернуть его голову на место, и сможет ли он говорить после этого? Возможно, я смогу его собрать и выпытать необходимую информацию.
Я сжимаю руки в кулаки, взбешенная таким поворотом событий.
От достижения цели меня отделял лишь поцелуй — хорошо, может быть, нескольких ночей в постели с врагом, а после — небывалое презрение к себе. Но это должно было случиться. По его глазам я поняла, что завоевала доверие. Он собирался довериться мне, рассказать все свои секреты, а я бы убила его и изменила мир.
Но у него больше нет головы, а у меня — необходимой информации. И не могу жить в этой ужасающей реальности месяцами, пытаясь собрать воедино четыре камня, пятерых друидов и пророчество.
Вся моя миссия заключалась в достижении единственной цели — и теперь эта цель, обезглавленная и пошатывающаяся, находится передо мной!
Это полный облом.
Я позволила ему прикоснуться к себе — и все напрасно.
Я таращусь на окровавленный обрубок его шеи, а безголовое тело, пошатываясь, бродит кругами. Поразительно, что он все еще двигается. Должно быть, это сила Темных в его венах.
Споткнувшись, тело падает на землю. Где-то поблизости я слышу булькающие звуки. О, Боже, его голова все еще говорит.
Прекрасно! Он может связно разговаривать? Значит, у меня есть шанс поторговаться. Дай мне нужную информацию, и я верну твою голову на место.
Я нахмурилась. Где принцы? Почему они его не защитили? Минуточку! Так кто же это сделал с ним?
Я следующая?
Дико оглядываюсь вокруг.
— Какого… — только и могу сказать. Не понимаю, что происходит.
— Ши-видящая, — мурлычет в моей голове Охотник.
Я смотрю безучастным взглядом, как Охотник, вызванный Дэрроком для нашего полета, присел в дюжине шагов от меня и небрежно помахивает головой Дэррока, свисающей на волосах с его длинного когтя.
Если Охотники умеют улыбаться, то он делает именно это. Жесткие кожистые губы обнажают зубы, по форме напоминающие сабли, — он явно забавляется.
Его, за неимением лучшего слова, рука, размером с небольшой автомобиль. Как же он смог так аккуратно оторвать Дэрроку голову?
Отрезал ее своими когтями? Это произошло до нелепого быстро.
Почему он убил его?
Дэррок был в союзе с Охотниками. Это они научили его есть плоть Темных. Неужели — как я когда-то и предупреждала — он им надоел, и они отвернулись от него?
Я потянулась за копьем. Оно на месте. Отлично, значит принцы ушли. Но прежде, чем я успеваю его выхватить, у меня в голове раздается смех Охотника — сухой и неприятный. На меня обрушивается ощущение его колоссальной древности, которая бросает вызов самому времени, его мудрости, прошедшей долгий путь от безумия. Раньше он сдерживал себя. Он сильно отличается от всех остальных Охотников.
Не удивлюсь, если, узнаю, что он приходится им всем прапрадедушкой.
Он называет себя К’Врак. В человеческом языке нет подходящего слова. Это означает состояние за пределами смерти. Смерть — ничто по сравнению с К’Враком.
— А? — запинаюсь я. Голос звучал в моей голове.
«К’Врак куда более абсолютен, чем смерть. Это возвращение материи в состояние предельной инертности, из которой уже никогда и ничто не поднимется. Это меньше, чем ничто. Ничто это что-то. К’Врак абсолютен. Пытаясь постичь это своими убогими мозгами, ваш вид назвал бы это потерей души».
Я замираю. Мне знакомы этот голос, эта насмешка. Копье не поможет. Если я убью Охотника, она просто завладеет мной.